Миллер Орест Федорович - известный историк русской литературы. Родился 4 августа 1833 г. в Гапсале, в немецкой семье, и был окрещен по лютеранскому обряду, с именем Оскар. Трех лет остался круглым сиротой и был взят на воспитание женой дяди, русской по происхождению. Получил превосходное домашнее образование. Под влиянием архимандрита Платона (впоследствии митрополита киевского), Миллер, 15 лет от роду, вполне сознательно присоединился к православию. Окончил курс историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета. Еще раньше написал стихотворение “На смерть Жуковского” (в “Северной Пчеле”, 1852), патриотическую драму “Подвиг матери”, историческую драму в стихах “Конрадин”. Его “Исторические очерки поэзии”, печатавшиеся в “Журнале Министерства Народного Просвещения”, вошли в известную диссертацию его: “О нравственной стихии в поэзии на основании исторических данных” (Санкт-Петербург, 1858). Научные достоинства диссертации весьма малы. Уже самый выбор задачи - обозреть в небольшом исследовании руководящие идеи литературы всех времен и народов, вел к поверхностности и предвзятости. Материал взят не из первоисточников, а их руководств и пособий, по преимуществу - из книги гегельянца Розенкранца: “Die Poesie und ihre Geschicgte”. Следуя методу Розенкранца, Миллер раздавал аттестации дохристианским литературам с точки зрения христианства, не обинуясь, например, объявляя греческую мифологию и литературу безнравственными. Научные недостатки книги, главным образом, ее ложное отношение к народному эпосу, были указаны А.А. Котляревским в “Атенее”. Имя Миллера стало притчей во языцех после необыкновенно-резкой рецензии Добролюбова в “Современнике” (”Сочинения”, т. II). Негодование Добролюбова книга Миллера возбудила проповедью аскетического самоотвержения и подавления своей личности. Эта проповедь в устах Миллера была выражением его истинно-благородной натуры, но Добролюбов не знал Миллера лично и судил только слабую диссертацию, риторически надутый стиль которой заслонял искреннее воодушевление автора. Критику показалось, что он имеет дело с карьеристом, фарисейски говорящим о самоотречении, чтобы под этим флагом провести угодливое преклонение перед авторитетом. При огромном распространении сочинений Добролюбова и почти полном незнакомстве с писаниями Миллера, ютившимися в самых нераспространенных изданиях, все, до середины 70-х годов, имели представление о Миллере только по этой рецензии. Ни один журнал не принял возражений Миллера на рецензию. Когда ему в 1859 г. предложили прочитать в зале 2-й гимназии публичную лекцию по случаю юбилея Шиллера, он сам поставил условием, чтобы на входных билетах не было его имени. Только 5 лет спустя учебное начальство с большой неохотой согласилось утвердить его приват-доцентом Санкт-Петербургского университета. В начале 60-х годов круг занятий Миллера резко изменился. Выходившие тогда собрания народных песен Киреевского и Рыбникова явились для него новым откровением. Он отдался изучению народной словесности; все народное стало для него священным. В 60-х годах господствовало мифологическое толкование народного творчества; во всякой подробности былин и песен усматривалась глубочайшая сокровенная символизация. Миллер довел увлечения мифологической школы до последних крайностей; огромная докторская диссертация его: “Илья Муромец и богатырство Киевское” (Санкт-Петербург, 1870), несмотря на массу труда, в нее вложенного, на громадный и впервые собранный здесь сравнительный материал, в настоящее время никакого научного значения не имеет. Ей вредило и стремление автора показать нравоучительную сторону былинного эпоса. Мифологическое толкование эпоса отбрасывало зарождение былин до отдаленнейшей, доисторической древности; это не помешало Миллеру дать эпосу толкование бытовое, признать его выразителем русских народных идеалов. Тот же Илья Муромец, бой которого с сыном будто бы означает, что “бог громовник, производя, т. е. порождая тучи, сам их уничтожает”, путем логического скачка является, вместе с тем, у Миллера олицетворением глубины понимания русским народом сущности христианства, как религии заботы о ближнем и о правде. Диссертации предшествовал учебник: “Опыт исторического обозрения русской словесности” (2-е изд., Санкт-Петербург, 1865), доведенный до монгольского периода, с отдельной хрестоматией к нему (2-е изд., Санкт-Петербург, 1866). При всех своих мифологических крайностях, “Опыт” сослужил большую службу, впервые введя в преподавание подробное ознакомление с народной словесностью. В конце 70-х годов Миллер энергично полемизировал с В.В. Стасовым по вопросу о возможном происхождении былин. Изучение народной словесности сделало Миллера приверженцем славянофильства, в его первоначальном идеалистическом виде, свободном от казенного патриотизма. Если Миллер с восторгом относился к древней Руси, то потому, что видел в ней господство общинного духа, “народосоветие” и торжество истинно-христианских начал. Он молитвенно относился к реформам Александра II , мотивируя свое благоговение формулой адреса старообрядцев: “в твоей новизне старина наша слышится”. На точку зрения старого славянофильства и его любви к свободе становился Миллер и в своей очень видной деятельности по славянскому комитету. Энергичный член совета, в 70-х годах даже товарищ председателя, Миллер мало подходил к общему характеру этого общества; его терпели, потому что он был популярный оратор, привлекавший на общие собрания большую публику, и притом публику необычную, равнодушную или даже враждебную к общему направлению комитета, но отзывчивую к искреннему призыву Миллера братски придти на помощь угнетенным единоплеменникам. Речи и статьи его по славянскому вопросу собраны в книге: “Славянство и Европа” (Санкт-Петербург, 1877). Главный тезис ее: “Общинность и равноправность - вот она, славянская правда”. Верный этому девизу, Миллер никогда не превращал славянофильство в русофильство и в польском вопросе радикально расходился с Катковым: его защиту “реальных интересов” России Миллер считал “грубым материализмом”. Направление “Московских Ведомостей” всегда было глубоко несимпатично Миллеру; он никогда не стучался в двери катковских изданий, хотя там очень охотно печатали бы его статьи. Желание разграничить славянофильство от Каткова было причиной тяжелого удара, постигшего Миллера незадолго до смерти. Когда Катков, летом 1887 г., умер, Миллер в одной из первых же лекций осеннего семестра 1887 г. резко охарактеризовал стремление Каткова “свести Россию с пути освобождения ее народных и общественных сил”. Появление лекции в “Русском Курьере” (1887, ¦ 267) повело за собой отставку Миллера, которого около этого же времени подверг систематическому преследованию “Гражданин”. - С выходом в 1870 г. докторской диссертации чисто научная деятельность Миллера почти заканчивается и не идет дальше рецензий и небольших заметок. В 70-х и 80-х годах Миллер, главным образом, посвящает свою литературную деятельность работам критического характера. В ряду их наибольшей известностью пользуются “Русские писатели после Гоголя”, первоначально составившиеся из прочитанных в 1874 г. публичных лекций (5 изд.). Критическим талантом Миллер не обладал; он писал вяло и бледно, а главное, у него не было самостоятельной точки зрения на разбираемых писателей, и в каждом этюде он подчинялся одному какому-нибудь властному авторитету. Руководителями его были то Страхов , то Аполлон Григорьев , то Добролюбов. Он разбирает наших корифеев, совершенно оставляя в стороне их непосредственно-литературные достоинства и рассматривая исключительно общественное содержание и значение их произведений. Всего больше преклоняется он (в позднейших изданиях) перед Достоевским. Он написал еще множество разбросанных по разным журналам этюдов об Алексее Толстом , Майкове , Полонском , Гаршине , Надсоне , Мережковском , Минском , Щеглове и др., и книжку: “Глеб Ив. Успенский. Опыт объяснительного изложения его сочинений” (Санкт-Петербург, 1889). Лучшая часть духовного наследия Миллера - память о нем, как о профессоре и самоотверженном друге университетской молодежи. Занимая кафедру (до 1870 г. в качестве доцента), он явился на ней одним из виднейших представителей того типа профессоров-учителей правды, во главе которых стоит Грановский . Не ударяясь в узкую и сухую специализацию, он в своих лекциях сумел соединить содержательность со стремлением провести в сознание слушателей начала истинного человеколюбия и продуманной любви к родине и народу. Курсы его были всего менее банальны. Он первый стал останавливаться с особенной подробностью на народной литературе, первый вводил в свои курсы и литературу раскольничью, которую до него профессора словесности совсем игнорировали. Из явлений древнерусской духовной жизни он особенно выдвигал такие эпизоды, как, например, борьба между суровыми формалистами-последователями Иосифа Волоцкого и проникавшими в суть христианского учения “заволжскими старцами”. Лектор он был блестящий, хотя и в приподнятом стиле; слушать его часто собирались студенты со всех факультетов. Практическая деятельность Миллера на пользу студентов беспримерна и стоит совершенно особняком. Главный деятель и основатель общества вспомоществования студентам Санкт-Петербургского университета, он отдавался ему с полным забвением своих собственных интересов. Дверь его квартиры в течение всего дня была открыта для всех нуждающихся; он никогда не сердился, от какой бы спешной работы его ни отрывали, и всегда с той же сердечной ласковостью выслушивал просителей. Помогал он всеми способами: и хлопотами в разных учреждениях, и приискиванием занятий, и пристраиванием рукописей в редакциях, и писанием рекомендательных писем, а чаще всего - деньгами. Он твердо держался правила: лучше дать десяти недостойным, чем отказать одному достойному. Доброта его была всем известна, ей широко пользовались и злоупотребляли; часто он совершенно истощал свои скромные, но для одинокого человека все-таки не малые средства. В этих случаях, не имея фактической возможности помочь, он глубоко страдал. Сохранился рассказ, как в одну из таких минут безденежья он дал совершенно незнакомому ему студенту-просителю для заклада свой профессорский фрак. Миллер умер от разрыва сердца 1 июня 1889 г. Наиболее обстоятельная биография Миллера написана Б.Б. Глинским (Санкт-Петербург, 1890; приложена и к 1-му изд. “Русские Писатели”) Список его трудов составлен И.А. Шляпкиным (Санкт-Петербург, 1889). С. Венгеров.